Лирическая трагедия

Что происходит, когда глава государства вмешивается в деятельность центрального банка.

В реальной жизни бывают ситуации, которые так и просятся на страницы учебников по «Экономикс» — в качестве иллюстрации объективности базовых экономических законов. В 1998 году таким примером стала Россия, пытавшаяся искусственно удерживать рубль, чтобы привлечь иностранные инвестиции, а в итоге навлекла на себя дефолт и кризис. Двадцать лет спустя Турция попыталась через реально отрицательный процент поддержать рост ВВП. Чем это обернулось, видно сейчас.

Благие намерения

Долгое время турецкую экономику ставили в пример многим развивающимся странам. Она динамично росла более чем десятилетие со среднегодовым темпом чуть выше 5%. В стране наблюдался строительный бум, бурно развивались отрасли сложных технологий, турецкие товары завоевывали мировые рынки.

В значительной мере это «экономическое чудо под звездой и полумесяцем» было связано с притоком иностранных инвестиций. Капитал приходил в турецкие активы, ведомый высокой доходностью, и это компенсировало хронический дефицит по счету текущих операций: Турция – страна импортозависимая, в том числе от нефти и газа.

Тем не менее, ситуация была неплохой до 2018 года, когда над Анкарой и Стамбулом стали сгущаться тучи. Иностранные инвесторы потянулись на выход, поскольку потоки избыточной ликвидности, генерируемые основными мировыми центробанками, стали пересыхать.

А тут еще турецкий лидер Реджеп Эрдоган «поссорился» с Америкой, что обернулось пошлинами США на сталь и алюминий из Турции. Исход инвесторов ускорился, лира дрогнула и стала быстро дешеветь.  Обычный ответ на это — рост учетной ставки, но глава государства выступил против, надеясь сохранить рост ВВП и занятость, и… ЦБ Турции уступил. Что поставило под сомнение его независимость.

Все это произошло в 2018 году, а эхо тех событий гуляет до сих пор. Только ситуация для лиры стала еще хуже.

Коронавирусная инфекция

Важной опорой турецкой экономики всегда была туристическая отрасль, а ее доходы составляли 5% ВВП. Она также генерировала потоки валюты в страну, которые способствовали стабилизации лиры. В частности, за 2019 год курорты Антальи и Алании принесли $34 млрд чистой выручки. Но в нынешнем году пандемия CoVID-19 смешала все карты.

На фоне ограничительных мер, введенных в странах Запада, поток туристов иссяк. Это лишило страну минимум $25 млрд валютной выручки. Внутренние ограничения, из-за которых снизилась мобильность граждан и пострадали производственно-логистические цепочки, тоже сыграли свою роль.

Турция — один из крупнейших автопроизводителей в регионе EMEA, но ввиду антиковидных мер многие заводы были остановлены на несколько месяцев, что привело к снижению экспорта на 77%. Обострение проблем с платежным балансом — обычный триггер для девальвации национальной валюты.

Ситуация, когда экономика входит в спад, валюта — в штопор, а инфляция — в разгон, для любого центробанка оказывается сильным вызовом, поскольку являет собой одну из проекций «невозможной триады». Можно, взвинтив учетную ставку, попытаться удержать обменный курс и обуздать рост цен, однако тогда деловая активность пойдет вниз. Можно, напротив, проводить мягкую денежно-кредитную политику для поддержания экономики, но тогда нацвалюта станет жертвой стихии рынка, а инфляция ускорится, в том числе из-за удорожания импорта.

Поначалу показалось, что турецкий ЦБ решил пожертвовать валютой. Он долго держал учетную ставку на низком уровне, пытаясь сглаживать курсовые колебания за счет валютных интервенций. Совсем отпустить лиру в свободное плавание центробанк все же не мог, поскольку внешняя задолженность Турции превышает $400 млрд, из которых $236 млрд — государственный долг. Это не много, чуть больше трети ВВП, но все же удорожание обслуживания валютных займов — очень неприятная вещь в кризис, когда в бюджете каждая лира на счету.

В общем центробанк Турции снова внял увещеваниям Реджепа Эрдогана, не став увеличивать ставки. Но привело это лишь к тому, что валютные резервы страны «спалились». Если в начале года они насчитывали $142 млрд, то к концу сентября упали до $43 млрд. Что не могло не вызвать новой игры против лиры.

Кстати, процент по централизованным кредитам ЦБ все-таки поднял в сентябре — сразу на 200 базисных пунктов. Но девальвация уже набрала ход: с начала года курс лиры к доллару рухнул на треть. Если для стран-экспортеров это не является чем-то критическим, то для Турции — чистого импортера — ослабление валюты напоминает удавку на шее.

Отложенный взрыв

Турецкий валютный рынок без энтузиазма воспринял запоздалое повышение ставок центробанком. Укрепление лиры заняло всего один день — 24 сентября. После чего обменный курс национальной валюты продолжил скользить вниз.

Хотя в сопроводительном пресс-релизе ЦБ отмечалось, что «денежно-кредитная политика будет определяться с учетом индикаторов основного тренда инфляции, чтобы обеспечить продолжение процесса дезинфляции, и Центральный банк продолжит использовать все доступные инструменты для достижения стабильности цен», скепсис инвесторов перевесил. У всех в памяти остался осадок позапрошлогодней истории, когда регулятор уже прогибался под президента.

Тем не менее, еще не все потеряно. Турции помогают сейчас низкие цены на нефть и газ, сдерживающие рост «дыры» в торговом балансе. Возможно, стране удастся получить помощь по линии МВФ или договориться о стабилизационных кредитах с ЕС. В конце концов, банкротство турецких предприятий и тем более проблемы с госдолгом Республики больно ударят и по инвесторам Старого Света.

Но если реализуется худший сценарий, турецкий валютный кризис может задеть многих. Поскольку создаст негативный фон для валют других стран с переходной экономикой, а в их число входит и Россия.

Подчиняясь групповому инстинкту, капитал наверняка побежит из всех валют такого класса, как уже было в 1998 году в Юго-Восточной Азии.  Впрочем, российские власти могут счесть, что кризисная девальвация, за которую они не в ответе, окажется палочкой-выручалочкой для бюджета, столкнувшегося с дефицитом доходов. И не станут удерживать рубль.